С.Н.Егоров

​

«… Наш век не намерен больше ограничиваться мнимым знанием и требует от разума, чтобы он вновь взялся за самое трудное из своих занятий – за самопознание и учредил бы суд, который подтвердил бы справедливые требования разума, а с другой стороны, был бы в состоянии устранить все неосновательные притязания – не путем приказания, а опираясь на вечные и неизменные законы самого разума».

И.Кант» [1] (1781 г.)

​

   ЛОГИКА. Каждый знает, что это такое. Или хотя бы думает, что знает. Так ли это? Попробуем обратиться за помощью к Декарту, который почти четыреста лет тому назад своим «Cogito ergo sum!» указал нам правильный путь. Вот что он говорит в своей работе «Рассуждение о методе, чтобы верно направлять свой разум и отыскивать истину в науках»: «Здравомыслие есть вещь, распределенная справедливее всего; каждый считает себя настолько им наделенным, что даже те, кого всегда труднее удовлетворить в каком-либо другом отношении, обыкновенно не стремятся иметь здравого смысла больше, чем у них есть» [2 Декарт, с.31].

​

   Рискну предположить, что и логическое мышление распределено среди людей не менее «справедливо» – люди не стремятся прикладывать дополнительные усилия для развития навыков логического мышления. Каждый считает себя наделенным этой способностью в достаточной мере – ну, никак не меньше, чем остальные люди. Откуда это самомнение? Ведь стоит только начать проверять умение людей логически мыслить, как тут же выясняется, что далеко не все видят даже разницу двух утверждений: «Все гениальное просто» и «Все простое гениально».

​

   «Как мало тревожит и занимает человечество сохранение и усовершенствование истины и познания, с тех пор как поощряется и предпочитается искусство обмана! Как сильно, очевидно, люди любят обманывать и быть обманутыми!» [3 Локк, т.1, с.567], – давно подметил ученый Д.Локк. Его подхватывает и поэт: «Я сам обманываться рад». Похоже «сохранение и усовершенствование истины» никогда не было и сейчас не осознается важной ценностью.

​

  Психологи говорят – осознаваемое как недостижимое подсознание стремится перевести в разряд неценного. Умные люди подметили это очень давно, достаточно вспомнить «зеленый виноград» из басни Крылова. Получается, что познание истины воспринимается общественным сознанием как нечто недостижимое, а значит и не очень важное.

​

   Какими же инструментами мы располагаем для «изготовления», для достижения истины? Основным таким инструментом является логика. Однако, логика не воспринимается многими людьми как полезный инструмент. Почему это так? Тому, наверное, есть много причин, но главная, как мне представляется, заключается в том, что большинство людей очень плохо представляют себе, что такое логика, логическое мышление.

​

   К сожалению, логика не проявляется через естественные законы, такие, например, как закон всемирного тяготения. Логика является чем-то значимым лишь постольку, поскольку мы сами ей такую значимость придаем.

​

   Давайте попробуем решить простую задачу. У нас есть три мудреца и три колпака – два черных и один белый. Мудрецы потому и мудрецы, они знают о том, что среди колпаков два черных и один белый. Каждому мудрецу в темноте мы надеваем на голову по колпаку и зажигаем свет. Каждый мудрец не может видеть, какой колпак у него на голове, но прекрасно видит, какие колпаки на головах у других мудрецов. Один из мудрецов видит, что на головах других мудрецов один черный и один белый колпак. Спрашивается: какого цвета колпак у него на голове?

​

   Каждый читатель легко даст ответ на этот вопрос, но далеко не каждый читатель сможет объяснить, почему он так решил. Задача логики – научить понимать, как решаются подобные задачи, дать алгоритмы их решения. Подобные, не в смысле такие же простые, а в смысле – логические, то есть задачи по поиску нового знания, с опорой на знание данное и логические правила мышления.

​

   «Логика содержит немало правил, очень верных и очень хороших, но к ним привлечено столько же вредных и излишних, что разделить их столь же трудно, почти как вызвать Диану или Минерву из неотделанного еще куска мрамора» [2 Декарт, с.41], - говорил Р. Декарт.

​

   Со времен Декарта, а это без малого уже четыре сотни лет, в этом вопросе мало что изменилось. Логикам пока так и не удалось представить на обозрение всем людям свое произведение – такую «Диану», чтобы взглянувший на нее сразу сказал бы: «Да, это бессмертное творение!». Чаще бывает наоборот, те, кто внимательно рассматривают сотворенную логиками «Диану», почему-то не приходят от нее в восторг. Хотя и руки вроде бы есть, а вон и голова, но не красавица. И мы не можем не признать, что такие люди во многом правы.

​

   Приходя в музей, мы рассчитываем насладиться предметами искусства, которые там выставлены. Они могут дать нам и больше, но этот компонент обязателен. Книжку по логике люди берут в руки тоже с определенными ожиданиями. Мы ожидаем, что логика, как утверждал Ф.Бэкон, «произведет и доставит поддержку и помощь разуму» [4 Бэкон, т.1, с. 74]. И эти ожидания порождены в людях самими логиками. Например, логика Пор-Рояля, написанная современниками Декарта, носила название «Искусство мыслить» («L'art de penser»). «По словам философов, - писали авторы логики Пор-Рояля, - в существующем разделе философии, называемом логикой, они несут нам столько света, что могут рассеять в нашем уме самый густой мрак; они исправляют любые ошибки в наших рассуждениях и дают нам верные правила, которые прямым путем ведут нас к истине и без которых ее невозможно познать с полной достоверностью» [5 Арно, с.12]. Со времен раннего средневековья люди привыкли именно так воспринимать эту науку – тот, кто изучит логику, овладеет искусством мыслить. В консерватории учат петь, в художественной академии – рисовать, а логики учат людей мыслить.

​

   «Разве есть в такой дисциплине, как логика, что-нибудь, чего стоило бы добиваться ради него самого? Разве не ради исследования вещей были изобретены все ухищрения этого искусства?» [6 Боэций, с. 10], – говорил Боэций, как о само собой разумеющемся.

​

   И вот, взяв в руки очередную книгу по логике, человек обнаруживает, что «очень верные правила» переплетены, перепутаны в ней с «правилами вредными и излишними», а разделить их также трудно, как извлечь Диану из куска мрамора. Научиться искусству мыслить по этим книгам оказывается невозможным и человек чувствует себя обманутым. Можно ли винить его за то, что он перестает верить в науку логику? Скорее, за это нужно винить логиков, которые не смогли привести в стройную систему свои «очень верные и очень хорошие правила».

​

   Логика сама должна быть образцом ясности, основательности и порядка в изложении. Она должна осуществлять в себе предписываемые ею правила. Это трудно, но к этому нужно стремиться.

​

   Логика – наука о мышлении как средстве познания. Мышление – очень многообразный, многосторонний процесс. Логика не изучает мышление во всем его многообразии. По словам Т.Рида «Устройство человеческого ума столь же любопытно и удивительно, как и устройство человеческого тела» [7 Рид, с.11]. Вместе с тем, физиологические, психические и другие подобные процессы, протекающие при мышлении, логику не интересуют. Это предметы исследования других наук.

​

   Когда логика говорит о мыслях, она никогда не имеет в виду психологические процессы, протекающие в коре головного мозга. Для логика мысль – это, прежде всего, содержание. Логика интересует то, что мыслится. Когда логик говорит: «Это интересная мысль», - он подразумевает под этим не интересный процесс мышления, а интересное содержание мысли. Именно содержание мысли, а не ее предмет. Предмет мысли, то, о чем мыслится, может быть в данный момент у множества людей один и тот же; содержание же мысли каждого из них будет различаться. Вот это различающееся, могущее различаться содержание и интересует логику.

​

   Логика – путь знания. В том числе и самопознания. Логику интересует и результат мышления, и сам процесс получения такого результата, ее задача добиться того, чтобы мышление привело к положительному результату. К положительному результату должно привести правильное мышление. Отсюда следует, что логика – это наука о правильном мышлении. Причем о мышлении не марсиан, не разумного океана с лемовского Соляриса, не роботов-компьютеров, а обычных людей с планеты Земля. Только логика может учредить тот суд, о котором говорил Кант, тот суд, который подтвердил бы «справедливые требования разума» и удостоверил правильность мышления.

​

   Еще раз подчеркнем, важен не только результат, но и сам ход, процесс мышления, использование собственного разума. «Мышление часто означает деятельность духа над его собственными идеями» [8 Лейбниц, т.2, с. 133]. Ужасно, если в процессе мышления у человека возникает ощущение, будто он ворочает в голове тяжелые камни. Можно согласиться с Локком, который вслед за Ф.Бэконом [4 Бэкон, т.1, с.142] сказал: «Поскольку разум есть самая возвышенная часть души, то и пользование им приносит более сильное и постоянное наслаждение, чем пользование какой-нибудь другой способностью» [3 Локк, т.1, с. 80]. Да, для тех, кто умеет пользоваться собственным разумом, мышление – «постоянное и сильное наслаждение», но, к сожалению, далеко не все люди умеют им пользоваться настолько хорошо, чтобы получать от этого удовольствие. Если что-то и может научить их такому умению, то только логика. И это одна из важнейших задач логики как науки. Здесь уместно привести слова Боэция: «Всякий, кто возьмется за исследование природы вещей, не усвоив прежде науки рассуждения, не минует ошибок… Таким образом, размышления о логике заставляют прийти к выводу, что этой столь замечательной науке нужно посвятить все силы ума, чтобы укрепиться в умении правильно рассуждать: только после этого сможем мы перейти к достоверному познанию самих вещей» [6 Боэций, с.7].

​

   Даже если исключить из рассмотрения физиологическую часть мышления, оставшаяся часть все равно оказывается очень сложной. «Законы традиционной логики и формальных исчислений, привычно рассматриваемые в качестве законов и рецептов «правильного» мышления, – это не более, чем схемы, лишь указывающие пределы возможного, допустимого многообразия мыслительных актов, но ничего не говорящие о том, каким мышление должно быть на самом деле. По этой причине их никак нельзя считать законами реально осуществляющегося мышления» [9 Светлов, с. 8]. Скорее всего, «реально осуществляющееся мышление» действительно существенно сложнее и многообразнее логических схем. Все это многообразие вряд ли будет познано нами в обозримом будущем. Однако, нужно ведь с чего-то начинать, поэтому логика совершенно сознательно ограничивает себя в изучении той части мышления, которая может быть отображена, вербализирована.

​

   Логика, как и любая другая теоретическая наука – наука дуалистическая. Изучая процесс правильного мышления как элемент онтологический, она сама выступает в качестве науки познающей, задача которой познать процесс правильного мышления. Логики, занимающиеся изучением процесса правильного мышления, – исследователи, познающие мир в этом онтологическом его проявлении.

​

   Вместе с тем, ученые из других наук – физики, химики, биологи и т.п. – тоже обязаны быть хорошими логиками (логичными), они обязаны рассуждать логично, использовать логику в процессе осмысления своих исследований. Для них логика выступает как инструмент познания (органон), как элемент гносеологический, как тот суд, который призван удостоверить правильность результатов их исследований, правильность их заключений. «Истинная логика должна войти в области отдельных наук с большей властью, чем та, которая принадлежит их собственным началам, и требовать ответа от этих мыслительных начал до тех пор, пока они не окажутся вполне твердыми» [4 Бэкон, т.1, с.76], - требовал Ф.Бэкон. В конечном счете, ученые-логики трудятся для того, чтобы дать другим ученым (да и не только ученым) качественный инструмент познания, «орудие научного познания», как его называл В.И.Вернадский. А для того, чтобы физики, химики, биологи могли воспользоваться этим инструментом, он должен быть для этого пригоден. Эта онтологически-гносеологическая двойственность логики не может не отразиться на формулировании ее задач.

​

   В своей работе логики должны четко понимать, как предполагается использовать продукт их науки. Производитель, пренебрегающий потребностями потребителя, абсурден. Именно от этого – от будущего использования – напрямую зависит характер требований, предъявляемых к этому продукту. Вместе с тем, такие требования часто вообще не формулируются. Более того, некоторые ученые-«логики» открыто говорят, что логика, реализуемая в процессе познания, – это логика в кавычках, а та логика, которой они занимаются как наукой, не связана непосредственно с процессом познания. Их «логика» – некая самостоятельная, герметическая философская наука. Она вовсе не способствует и не должна способствовать развитию логического мышления. «Упрекать логику, что она «мало пригодна для решения познавательных проблем» не корректно – это не ее задача» [10 Кобзарь, с.208]. Многие люди с такой точкой зрения категорически не согласны. И, как сказано выше, у них для этого есть достаточные основания.

​

   Все люди мыслят, все пользуются своим разумом. Какие-то правильно, какие-то – не очень. Даже тот, кто мыслит логически, не всегда знает те правила и законы, которые логика считает обязательными для правильного мышления. Это связано с тем, что логические законы, правила логического мышления – «вечные и неизменные законы разума» [1 Кант, с. 9] – существуют объективно, независимо от того, открыты (сформулированы) эти законы логикой или еще нет. Многие века люди на Руси говорили правильно, грамотно, хотя грамматику русского языка Ломоносов записал только в XVIII веке. Многие тысячелетия люди мыслили логически, иначе они просто не смогли бы постигать окружающую действительность, хотя основы логики Аристотель заложил по историческим меркам совсем недавно. Формальная логика, хотя и свойственна людям (хотя бы некоторым), никак не проявлялась до тех пор, пока не появился язык, поскольку она порождена вместе, одновременно с языком в ходе становления человеческого общества, что сегодня признается объективной данностью. Логика, как теоретическая наука, как раз и занимается тем, что открывает (формулирует) правила правильного мышления, уже существующие объективно. Но она занята не только этим.

​

   Правило (закон) транзитивности существует объективно. Вот одно из его проявлений: если 5 больше 3, а 3 больше 2, то 5 больше 2; если слон больше козла, а козел больше мыши, то слон больше мыши. Пять всегда больше двух, а слон больше мыши – мы знаем это и без знания закона транзитивности. Но если вместо того, что «мы и так знаем», подставить нейтральные обозначения (если А>В, а В>С, то А>С), мы уже заранее не можем сказать, справедливо или нет выражение А>С, мы уже не сможем сказать, что это «мы и так знаем». Закон транзитивности нам говорит, что ЕСЛИ справедливы два первых неравенства, ТО обязательно А окажется больше С. (В этом «если – то» как в капле воды концентрируется квинтэссенция логики – все, что стоит за словом «если» логики никак не касается, а вот получение вывода, который прячется за словом «то» как раз и есть зона ответственности логики. Выкиньте из логики эту связку «если - то» и от пользы логического мышления ничего не останется). Закон транзитивности – закон сущего, то есть того, что есть, а не того, что должно быть, – это, безусловно, объективно существующее правило. Настолько же объективное, насколько объективно 2+2=4.

​

   Но у логики есть и другие правила, например, закон тождества, который призывает нас сохранять неизменным имя понятия во все время рассуждения. Это правило говорит: тот, кто хочет мыслить правильно, должен сохранять имя понятия неизменным в процессе рассуждения. Это также необходимо, как соблюдать житейское правило: тот, кто хочет остаться в живых, должен не стоять под грузом. Тот, кто хочет быть уверенным в результатах своего мышления, готов представить их на «суд», должен соблюдать закон тождества. Казалось бы, такие законы являются не законами сущего, а законами должного. И здесь становится важным то, насколько ценим мы тот результат, к которому нас призывает этот закон должного. Если мы безусловно ценим свою жизнь (опять «если»), если она для нас есть наивысшая ценность, то мы никогда не будем стоять под грузом, хотя и понимаем, что вероятность его падения может быть невелика. Если мы безусловно ценим свою уверенность в правильности результатов мышления, мы никогда не нарушим закон тождества, хотя и понимаем, что нарушение закона тождества не обязательно приводит к неправильным результатам мышления. Именно при таком условии это должное становится сущим.

​

   Сохранение имени понятия неизменным в процессе рассуждения есть один из элементов формы мышления. Отсюда следует, что важнейшей частью логики является учение о том, какую форму нужно придавать мышлению для того, чтобы быть уверенным в правильности полученных результатов, чтобы из истинного знания не получить ложного. Ведь мы имеем только два инструмента приращения знания – опыт и логику. Опыт дает знание единичное, а логика выводит из него знание общее, проверяя попутно соответствие друг другу разных элементов опытного знания. В арабо-язычных трудах логика часто так и именуется «Весы разума». Именно на этих весах мы взвешиваем и результаты опыта, и результаты мышления. При этом результаты мышления могут быть вполне удовлетворительными независимо от того, осознаёт или не осознаёт мыслящий человек логичность или нелогичность процесса своего мышления. А вот уверенность в правильности результатов мышления, осознание процесса получения результата может дать только логика.

​

   К правильному результату мы можем прийти и случайно. Мы можем угадать правильный ответ или получить правильный результат вследствие двух и более ошибок. Главное отличие логического мышления от нелогического заключается не в правильности или неправильности полученного результата, а в его обоснованности или необоснованности, гарантированности или негарантированности.

​

   По словам Ч.С.Пирса «Наука еще не стоит на граните фактов. Она шагает по трясине и может сказать только: «Пока почва, кажется, выдерживает, так что я постою здесь, пока она не начнет поддаваться» [11 Пирс, с. 209]. То, что почва не очень поддается, выдерживает пока здание науки, безусловно, заслуга, в том числе, и логики.

​

   Типичной формой мыслительной коммуникации является утверждение чего-либо. Креативное общение возможно только в форме мыслительной (вербальной) коммуникации. Коммуникация двух мыслящих субъектов именно как мыслящих субъектов просто не сможет начаться, пока один из них не сделает какого-либо утверждения. Любого. Например: «Все люди смертны», «Все голуби суть птицы», «Все металлы электропроводны». Легко заметить, что эти утверждения имеют одинаковую форму. В них есть то, о чем говорится (субъект), есть то, что говорится (предикат) и есть связка «все… суть…». Содержание этих утверждений абсолютно разное, а логическая форма одинаковая. Мы привели довольно простой пример: в нем одинаковость формы лежит на поверхности. Грамматические формы утверждений, формы проявления суждений в языке (особенно при обыденном мышлении) бывают весьма разнообразны и легко могут сбить с толку того, кто не научился за грамматической формой различать форму логическую, и приводить грамматическую форму к форме логической.

​

   Еще раз взглянем на утверждение «Все голуби суть птицы». Давайте заменим мысль о голубях в этом утверждении на мысль о лебедях – «Все лебеди суть птицы». Содержание утверждения изменилось. Распространим изменения и на вторую часть утверждения – «Все лебеди суть белые». От первоначального содержания утверждения ничего не осталось. Переменные части суждения полностью изменились. Но в этих утверждениях по-прежнему осталось что-то общее. Общей осталась логическая форма высказывания, суждения, то есть способ связи его составных частей.

​

   Из этих примеров видно, что логическая форма, форма проявления процесса мышления и его результатов самостоятельна, она инвариантна по отношению к содержанию. Содержательное безразличие и автоматизм логики с древнейших времен вызывает у некоторых людей недоумение, а иногда и раздражение. Однако раздражаться совершенно незачем, ведь не раздражаемся же мы, получая с завидным автоматизмом результат: 2+2=4! А ведь постоянство этого результата предопределено именно формой. Нам совершенно все равно чего именно: яблок или арбузов было два и чего в результате стало четыре.

​

   Именно потому, что логические формы мышления оказываются одинаковыми, общими как для обыденного мышления, так и для мышления в самых различных областях знания, изучение этих форм и выделено в особую науку – логику. «Нахождение форм является наиболее достойной исследования областью во всей науке» [4 Бэкон, т.1, с.237], - утверждал Ф.Бэкон. В логике форма выступает как некое структурированное «пустое место», которое каждый раз заполняется разными содержаниями. Но поскольку это «пустое место» структурировано, то и содержания каждый раз оказываются состоящими во вполне конкретной, определенной взаимосвязи, что и приводит к желаемому и, что еще более важно, закономерному результату. А так как именно логика изучает формы правильного мышления безотносительно к конкретным объектам, эта наука и называется формальной логикой. В этом смысле никакой неформальной логики нет и быть не может.

​

   Отсюда можно сделать вывод о том, что логическое мышление есть такое мышление, которое приведено к правильной логической форме. Какова эта правильная форма и должна сказать логика.

​

   Логика есть теоретическая наука о формах и правилах правильного вербального мышления.

​

   Поскольку логика наука теоретическая, это означает, что она претендует на построение модели своего предмета – модели правильного вербального мышления, правильность которого проявляется в заданных логикой формах.

​

   В этом месте необходимо подробнее остановиться на слове «вербальное». Соотношение между логикой и языком, его грамматикой является весьма важным.

​

   Зародилась логика, как известно, в недрах софистики – своеобразной «науки побеждать» в словесных баталиях. Эта «наука» развилась так хорошо, что софисты с одинаковым успехом могли «доказать», что черное – это черное и что черное – это белое, что люди ходят на ногах и что люди ходят на боках. Получалось, что истина зависит от ловкости владения языком, точно так же, как впоследствии справедливость ставилась в зависимость от ловкости владения мечом, шпагой или пистолетом.

​

   В значительной степени софистика и сегодня торжествует в нашей жизни за редким и счастливым исключением некоторых наук. Это «искусное невежество», как его назвал в свое время Д.Локк [3 Локк, т.1, с.553], по-прежнему процветает.

​

   Именно такому положению вещей и бросил вызов Аристотель. Шесть его произведений, которые мы сегодня объединяем под общим названием «Органон» («Категории», «Об истолковании», «Первая аналитика», «Вторая аналитика», «Топика», «О софистических опровержениях»), и с которых, как считается, логика началась (я бы добавил к ним, безусловно, и «Метафизику»), как раз и посвящены тому, как отличить правильные доводы от неправильных, «препирательских», как их охарактеризовал сам Аристотель. Анализ текста «Органона» (орудия познания) показывает, что в решении своей задачи Аристотель отталкивался именно от правил языка, правил грамматики.

​

   Оттолкнувшись от правил языка, Аристотель достиг таких успехов, что это позволило Канту сказать: «Со времен Аристотеля логике не приходилось делать ни шагу назад… Примечательно в ней также и то, что она до сих пор не могла сделать ни шага вперед и, судя по всему, она кажется наукой вполне законченной и завершенной» [1 Кант, с.14]. Правда, Декарт эту же ситуацию оценил несколько иначе: «Нельзя лучше доказать ложность Аристотелевых принципов, чем отметив, что в течение многих веков, когда им следовали, не было возможности продвинуться вперед» [2 Декарт, с.95]. Читателю самому предлагается решить, кто же из великих ученых прав.

​

   Всё и в самом деле начиналось с обыкновенного слова, с обиходного языка. В естественном языке, этом драгоценном богатстве человечества, возникли зачатки формализованного аппарата логики. В человеческой мысли присутствует логика, а мысль материализуется в языке. Анализируя процесс мышления, его отдельные аспекты, логика старается выявить в них нечто общее.

​

   В обычном человеческом мышлении и его выражении – естественном языке, в целом не подходящем для решения серьезных научных задач, Аристотель отыскал такую часть, бесстрастную и однозначно действующую, которая пригодна для этих целей – логику.

​

   Логика как инструмент и язык как инструмент исторически развивались параллельно. Логика пронизывает язык, а язык выражает логическое. За время своего параллельного развития логика и язык срослись как сиамские близнецы. Хотя поворот к разделению в логике «словесного» и «мыслительного» произошел, по-видимому, во времена Лейбница: «Существуют два раздела логики: один – касающийся слов, другой – вещей, первый – о ясном, отчетливом и адекватном употреблении слов, второй – о правильном мышлении» [8 Лейбниц, т.1, с. 80]. Некоторые авторы по-прежнему считают, что «предмет логики как особой науки - язык» [12 Зиновьев, с.19]. Не помогает и обращение к этимологии слова «логика», так как слово «логос» может быть переведено на русский язык и словом «слово», и словом «мысль».

Означает ли сказанное, что логика должна начинаться анализом языка, его правил, его грамматики и этим же должна и заканчиваться? Безусловно, нет!

​

   Логика – это наука о мышлении, а не наука о языке. Но не о всяком мышлении, а только о таком, процесс и результаты которого находят адекватное отражение именно в языке. Логика анализирует мышление, проявляющееся в языке, а не язык, проявляющий мышление. Логика не должна ставить перед собой задачу помочь человеку разобраться в чужих письменах, в чужом тексте или чужой речи. Логика – не криминалистика и не археология. Никто не вправе требовать этого от логики.

​

   А вот задача – помочь человеку правильно выразить в языке процесс и результаты мышления – это задача логики. И если эта задача оказывается решенной, мы получаем целый ряд полезных следствий.

​

   Выплеснутый за пределы черепной коробки, а еще лучше зафиксированный на бумаге, процесс мышления сразу же становится доступным для анализа, причем не только самим мыслившим человеком, что уже гигантский шаг вперед, но и любым другим. В результате такого анализа может быть проверена правильность процесса, вскрыты и исправлены его ошибки. Это хорошо было понятно и Лейбницу, который говорил, что единственным средством улучшения умозаключений является придание им такой наглядности, что «их ошибочность можно было бы увидеть глазами», и Декарту, который признавался: «Часто вещи, казавшиеся мне истинными, когда я лишь начинал о них думать, оказывались ложными, когда я излагал их на бумаге» [2 Декарт, с.72]. Такая объективация процесса мышления дает нам – обычным людям – уверенность в том, что процесс не был нарушен, требуемая логикой форма была соблюдена и, следовательно, результат верен.

​

   Для того, чтобы это было возможно, логика должна сказать, как должен выглядеть процесс мышления при выражении его в языке и, в частности, при его перенесении на бумагу, какой должна быть правильная форма его отображения. Попутно делаем важный вывод:

​

   с помощью языка процесс мышления может быть выражен и правильно, и неправильно!

​

   Для того, чтобы научиться отделять правильное выражение процесса мышления в языке от неправильного, логическое и языковое должно быть разделено. Примечательны мысли Г.Фреге по этому поводу: «Логики, как мне кажется, еще слишком часто липнут к языку и грамматике… Задача логики не может состоять в том, чтобы следовать языку и выяснять, что заключено в языковых выражениях. Каждый, кто хочет научиться логике из языка, подобен взрослому, который хочет научиться мыслить у ребенка».

​

   Нужен особый дар для того, чтобы играть в шахматы, не глядя на доску. Таким даром обладают единицы. Играть в шахматы, глядя на доску, могут миллионы. Наглядность процесса мышления, перенесенного на бумагу, может помочь научить миллионы правильно и эффективно мыслить. Правильно, то есть не совершая в процессе мышления ошибок, так как каждая ошибка – это несоблюдение формы, она наглядна и может быть обнаружена. Эффективно, то есть более глубоко и широко. Глубже и шире того, что человек в состоянии удержать у себя в сознании. Мало кто в состоянии, например, мысленно сформулировать все семь непосредственных умозаключений, следующих из любого суждения, или перемножить в уме два многозначных числа. Однако, достаточно взять бумагу и карандаш, и с задачей формулирования непосредственных умозаключений справится практически любой человек так же легко, как мы на бумаге перемножаем многозначные числа.

​

   Все это возможно только в том случае, если мы научимся процесс мышления переносить на бумагу. А на бумаге мы можем отображать только знаки, в том числе буквы и слова языка. Зафиксированный таким образом процесс мышления приобретает «твердую», зримую форму, и эта форма становится доступной для анализа.

​

   Таким образом, изучение форм правильного мышления не только возможно, но и необходимо. Как мы уже говорили, и до возникновения логики, как науки, люди умели мыслить правильно. Однако при этом возникали и неразрешимые проблемы.

​

   Предположим, при размышлении об одном и том же предмете два человека пришли к разным результатам. Кто из них прав? Как это проверить? Как, наконец, убедиться самому, что результаты собственных размышлений верны или не верны? На помощь может прийти только логика!

​

   До сих пор логики спорят о том, логика – это наука о размышлениях или наука о рассуждениях? Ведь язык и рассуждение – это одно, а мышление – это другое. На наш взгляд не верны обе точки зрения! Логика рождается в результате анализа непосредственно мыслительного процесса, но не физиологической, а когнитивной его составляющей (размышления), и синтеза форм адекватного отображения этого процесса (рассуждения). Значительная часть мышления протекает без какого-либо отображения вовне. Вспомните сказку о Винни Пухе: «Что подумал Кролик, никто не знает». Но это вовсе не означает, что мышление не может иметь внешнего отображения. Может. Только результат правильного отображения размышления в рассуждении может дать «полезную логику».

​

   Понятия и суждения – это материалы и инструменты логического производства, процесса познания у физиков, химиков, биологов… просто людей. Из гнилых материалов и плохими инструментами ничего хорошего не сделать. Но даже если материалы и инструменты хороши – они еще не результат, в крайнем случае, результат промежуточный. Венцом, результатом правильного мышления являются заключения – суть новые суждения, то есть такие суждения, которых у нас не было до начала размышления. Это такие суждения, которые родились именно в результате умозаключения, в результате нашего правильного мышления. И этот результат напрямую зависит от формы, которую мы придадим умозаключению. Но какую бы форму мы ни придали умозаключению, суждению, понятию (правильную, неправильную), эта форма всегда будет облечена в словесную, вербальную оболочку.

​

   Людям нужен способ, гарантированно приводящий к получению нового знания. Этот способ – логика, и она требует обязательного представления знания в вербальной форме.

​

   Рассмотрим два умозаключения:

«Если все люди смертны, и все греки – люди, то все греки – смертны»;

«Если все амфибии позвоночные животные, и все лягушки - амфибии, то все лягушки – позвоночные животные».

​

   Логическая форма этих умозаключений абсолютно одинакова и соответствует силлогизму, который в традиционной силлогистике носит название Barbara. Логика установила, что такое заключение при такой логической форме умозаключения обязательно истинно, если (если!) истинны два первых суждения (посылки). Любая пара истинных суждений именно такой логической формы всегда даст истинное заключение определенной заранее известной логической формы.

​

   Попробуем слегка изменить логическую форму первых двух суждений:

«Если все птицы позвоночные, и все лебеди позвоночные, то все лебеди – птицы».

Мы точно знаем, что все лебеди – птицы. Казалось бы совершенно правильное заключение. Но заключение ли это?

​

   Вот еще вариант:

«Если все адвокаты красноречивы, и все мошенники красноречивы, то…».

Допустить истинность этих двух суждений совсем не трудно. Как вы думаете, при условии истинности этих суждений, какое должно получиться заключение, связывающее адвокатов и мошенников?

​

   (Предлагаю читателю на мгновение стать Аристотелем. Те, кто этого еще не знает, попробуйте понять, чем два последних «умозаключения» – о позвоночных и о красноречивых – отличаются от умозаключения Barbara.)

​

   К удовольствию адвокатов логика дает нам вполне определенный ответ – при такой логической форме соединения этих суждений никакого заключения сделать нельзя. Нельзя именно потому, что форма связи двух первых суждений неправильна. Именно то, что форма связи этих суждений неправильна, не дает возможности сделать заключение. То обстоятельство, что ««все лебеди – птицы» – есть истинное суждение», никак не связано с суждениями исходными. Мы уже говорили – истинное суждение может получиться и случайно. «Если бы кто-нибудь утверждал, что круг, квадрат и треугольник различаются между собой только величиной, а не формой, то полагаю, он не нашел бы никого, кто был бы склонен верить ему или даже с ним спорить» [7 Рид, с.51]. Так же, как квадрат отличается от треугольника, так же различаются по форме и умозаключения. И так же, как форма диктует правила действий с геометрическими фигурами, форма умозаключений диктует правила действий и с ними. Но и те, и другие правила нужно знать.

​

   Додуматься самому до того, почему логическая форма: «Если все люди смертны, и все греки люди…» приводит к определенному заключению, а логическая форма: «Если все адвокаты красноречивы, и все мошенники красноречивы …» к определенному заключению не приводит, довольно трудно. Но если знать, какая логическая форма и к какому определенному заключению приводит, а какая – не приводит, то научиться получать правильные заключения совсем не трудно. Для того, чтобы придумать теорему Пифагора нужен Пифагор. Для того, чтобы по двум катетам определять гипотенузу, достаточно поучиться в средней школе. «Слова: «У него железная логика» означает не то, что мысли его истинны, но то, что они необходимо вытекают одна из другой, так, что, приняв одну, нельзя не принять другой» [13 Поварн, с.20].

​

   Существующее положение дел сегодня таково, что все, кто хочет мыслить логически и быть уверенными в результатах своего мышления (в частности, ученые), вынуждены хотя бы иногда «становиться Пифагорами» и изобретать для себя «логические велосипеды». Такое «изобретательство» скорее искусство, чем наука. Все, на что могут опереться в такой «изобретательской» деятельности ученые, – это опыт, интуиция и фантазия. Существует мнение, что «логические действия производятся сами собой, и подчас они лучше получаются у тех, кто незнаком с правилами логики, нежели у тех, кто выучил правила» [Арно, с.30]. Мы с таким мнением не согласны. Правильнее определять гипотенузу, пользуясь правилом, которое уже придумал Пифагор. Но даже если кто-то чувствует в себе силы Пифагора, мы советуем ему все-таки пользоваться готовыми правилами, чтобы не отвлекать у себя значительные силы и время от своего основного занятия. Ведь повторное изобретение теоремы Пифагора заслуга не большая.

​

   Если мы оглянемся вокруг, то обязательно заметим, что научное и, в особенности, обыденное вербальное мышление очень редко имеет логические формы. Если посмотреть в школьную программу, то сегодня, пожалуй, единственная дисциплина – геометрия – соответствует требованиям логической формы. Даже такие дисциплины, как физика и химия, далеки от логической формы, не говоря уже об остальных. Только геометрия позволяет сегодня поддерживать и, в какой-то степени, раздувать в учениках слабый огонек логического мышления.

​

   Конечно, физика, химия, биология учат школьников правильным с позиции современной науки представлениям об объективной реальности. Но в том-то и беда, что они кормят школьников готовыми истинами. Они не только не учат эти истины добывать – получать в процессе мышления, но даже не показывают, как это делается или должно делаться. Кухня приготовления истины спрятана от школьников! От них требуется учить наизусть меню и распознавать на вид различные блюда. В конце концов, можно научиться отличать борщ от рассольника и таким способом, но было бы значительно полезнее знать, как и из каких продуктов эти блюда должны быть приготовлены.

​

   «Ни чтения книг, ни выполнения упражнений, будь они тривиальными или серьезными, недостаточно для развития способностей к рассуждению. Требуется аналитический метод действия» [11 Пирс, с.219]. Такой аналитический метод действия и есть полезная логика.

​

   Форма преподнесения материала в школьных учебниках далека от требуемой логикой формы. Откройте любой (кроме учебника геометрии) школьный учебник и попробуйте найти в нем понятия с абсолютно точным, как того требует логика, определением их содержания и объема; суждения, в которых точно известно, какие понятия и каким отношением в них связаны; умозаключения, в которых присутствуют суждения–посылки и суждение-заключение, связанные одной из требуемых логикой форм связи. Не поленитесь, попробуйте. Уверяю вас – вам это не удастся!

​

   Учебники таковы не только потому, что чаще всего писавшие их люди плохо знают логику, а еще и потому, что такая задача перед ними даже не была поставлена. Не только теми, кто заказывал им учебники, но и самим обществом.

​

   Логическая неряшливость, несоблюдение требуемых логикой форм мышления – сегодня является нормой. Представьте себе человека в смокинге среди бомжей. Именно так выглядит сегодня в обществе человек, более или менее логично излагающий свои мысли, придающий им в разговоре требуемую логикой форму. Но самое печальное, что это видит только он. Бомжи даже не замечают разницы между смокингом и собственными лохмотьями.

​

    А ведь в логике, в основной ее части, которая позволяет сделать логичной, правильной хотя бы речь человека (а ведь речь – это всегда отражение процесса мышления), нет ничего сверхсложного. Любой, у кого есть мысли, в состоянии научиться придавать им правильную, логическую форму. Ну, а у кого мыслей нет – тут и логика не поможет.

​

   Что касается сложных для понимания разделов логики (что на наш взгляд все-таки математика), требующих использования не только естественного (русского, английского и т.п.) языка, но и специально для этого сконструированного искусственного языка, то эти разделы, даже если они не представляют собой «своего рода игру в значки», ни в процессе обыденного общения, ни в процессе поиска научной истины в любых других науках просто не нужны. Слухи о недоступности логики, сложности выражения мыслей в правильной, логической форме сильно преувеличены.

​

   Всякая наука начинается с описания и последующего теоретического осмысления того материала, который поставляет ей объективная реальность. Некоторые науки, достигнув значительного развития, своими теоретическими построениями иногда начинают опережать поступивший из объективной реальности и описанный материал. Какое-то время такие теоретические построения непонятно к чему применить. Такова судьба, например, геометрии Лобачевского-Римана, кватернионов Гамильтона и т.п. Когда-нибудь находится применение и таким обгоняющим свое время теоретическим построениям. Но они всегда опираются на прочный и несомненный фундамент описанного и теоретически осмысленного материала, поставленного объективной реальностью.

​

   С моей точки, зрения фундаментом логики, безусловно, является логика классическая (аристотелевская). Однако, сегодня, к сожалению, классическая логика не является таким прочным и несомненным фундаментом, как хотелось бы. Возможно, это связано с тем, что среди логиков существует и такая точка зрения: «По сей день не прекращаются попытки под видом науки логики преподавать традиционную (по сути, аристотелевскую и средневековую) логику, что равнозначно попытке преподавать алхимию под видом химии или астрологию в качестве астрономии» [10 Кобзарь., с.207] (Не будем сейчас обсуждать принципиальное различие между алхимией и астрологией). При таком подходе классическая логика никогда не станет несомненным и прочным фундаментом логики.

​

   Можно провести эксперимент – взять наугад по пять разных учебников логики и геометрии. Все учебники по геометрии будут текстуально совпадать в формулировках аксиом, теорем, лемм и т.п. Различие будет наблюдаться в объяснениях, в примерах, в степени полноты изложения. Это означает, что в среде геометров есть понимание существования безусловного и однозначного ядра геометрии.

​

   В учебниках по логике тоже существуют различия в объяснениях, примерах, в степени полноты изложения. Но, к сожалению, в них существует различие и в формулировках аксиом, теорем… Трудно найти два учебника, в которых хотя бы закон противоречия (и закон исключенного третьего) были приведены в одной редакции. Это обстоятельство можно объяснить только тем, что в среде логиков степень единства по основополагающим вопросам куда меньше, чем в среде геометров. «В течение многих веков философия разрабатывается превосходнейшими умами и, не смотря на это, в ней доныне нет положения, которое не служило бы предметом споров и, следовательно, не было бы сомнительным» [2 Декарт, с.36], – говорил Декарт. А ведь эти науки одни из самых древних – историки до сих пор спорят о том, кто на кого оказал большее влияние – Евклид на Аристотеля или Аристотель на Евклида.

​

   Мне представляется такое положение дел ненормальным – фундаменту науки нужно уделять гораздо больше внимания. «Республика наук» [3 Локк, т.1, с.85] и в настоящее время не лишена «даровитых созидателей», которые в состоянии продолжать работу по укреплению фундамента. Почему-то такое укрепление если и происходит, то очень пассивно. Может быть, оттого, что «республика наук» перестает быть республикой? Здесь уместно вспомнить и другие слова Декарта: «Право, я изумлен, что среди стольких незаурядных умов не нашлось ни одного, у кого хватило бы терпения разрешить эти вопросы: почти все они напоминали путников, покинувших столбовую дорогу ради боковой тропки и заблудившихся среди терновника и обрывов» [2 Декарт, с.6]. Вот и логики сегодня разбрелись по боковым тропкам, не пройдя до конца столбовую дорогу. А ведь на этой столбовой дороге еще много интересного и важного. Занимаясь теоретическими построениями «непонятно пока к чему применимыми», нужно помнить и об укреплении фундаментальных основ логики. Не будет прочным фундамент, не будут прочными и возведенные на нем теоретические построения.

​

   Остается только призвать ученых идти дальше по столбовой дороге классической логики, заниматься фундаментом логики в надежде на то, что он от этого действительно станет крепче.

​

   На дворе уже не ХV111, а ХХ1 век, но требование к разуму о том, чтобы он, наконец, взялся за самое трудное из своих занятий – за самопознание и учредил бы суд, который подтвердил бы справедливые требования разума, по-прежнему актуально. Призыв Канта, если и был услышан, то выполнен пока точно не был. Вечные и неизменные законы самого разума, пока не открыты.

 

 

1. Кант И. Критика чистого разума. М., 1994, - 591 с.

2. Декарт. Сочинения. Калининград, 2005, - 352 с.

3. Локк Д. Сочинения в трех томах. М., 1985-1988.

4. Бэкон Ф. Сочинения в 2 томах. М., 1971-1972.

5. Арно А., Николь П. Логика, или Искусство мыслить, где помимо обычных правил содержатся некоторые новые соображения, полезные для развития способности суждения. М., 1991, - 416 с.

6. Боэций. Утешение философией. М., 1990, - 416 с.

7. Рид Т. Исследование человеческого ума на принципах здравого смысла. СПб., 2002, - 432 с.

8. Лейбниц Г.В. Сочинения в четырех томах. М., 1982-1989.

9. Светлов В.А. Практическая логика. СПб., 2003, - 688 с.

10. Кобзарь В.И. Периодика истории логики в России (ХХ век). /Современная логика: проблемы теории, истории и применения в науке. СПб., 2008, - 482 с.

11. Пирс Ч.С. Рассуждение и логика вещей. М., 2005, - 371 с.

12. Зиновьев А.А. Фактор понимания. М., 2006, - 528 с.

13. Поварнин С.И. Введение в логику. Петербург, 1921.